Север Гансовский - Надежда [Рассказы и повести]
Ему нужно было подумать, как поступать дальше. Пойти на связь с профсоюзом швейников было слишком важным шагом, который мог перевернуть всю их жизнь. Он не мог решать этого один.
В кухне было тепло и уютно. Воспользовавшись отпуском, Люси навела повсюду порядок.
Люси была домовитой женой и в ведение хозяйства вкладывала всю присущую ей основательность. Занавески на окне были у нее всегда накрахмалены, посуда начищена до блеска. Она любила заводить вещи, которые служили бы не месяц и не два, а целую вечность. Алюминиевая суповая ложка, например, не могла ее удовлетворить, и в течение недели разыскивалась тяжелая посеребренная ложка из меди.
Люси приобретала в хозяйстве только хорошие, надежные вещи, и поэтому у них, при сравнительно хорошей зарплате, еще не было ни приемника, ни телевизора. Люси предпочитала последовательность. Сначала — самое необходимое, затем уже — развлечения.
От кухни веяло прочным домашним уютом. Видно было, что здесь собираются жить не годами, а десятилетиями.
Кларенс понимал, что если он обратится в профсоюз швейников, который считался «красным» в деловых кругах города, от всего этого уюта придется отказаться. Найти работу здесь в городе будет уже невозможно. Ни в одной другой газете его не возьмут. А сумеет ли Люси бросить свое гнездо? Ради чего? Ради того, чтобы выполнить дело, начатое Бенсоном.
Кларенс в раздумье ходил по тщательно протертому линолеуму, когда во входную дверь постучали. Занятый своими мыслями репортер прошел в коридор.
— Кто там?
— Телеграмма.
Кларенс машинально повернул французский замок. Дверь тотчас же резко отворилась, как будто кто-то с силой дернул ее снаружи.
Маленького роста проворный и коренастый человечек оттеснил репортера и прошел вперед, за ним последовал рослый детина в кожаной новой куртке с широкими плечами и шрамом на левой щеке.
Кларенс, стоя у открытой двери, растерянно смотрел на них. Эти двое, наверное, ошиблись адресом.
Маленький уже прошел на кухню и указал тому, что был в куртке, на стул.
— Садись, Малютка, отдохни.
Рослый проворчал что-то и сел, угрюмо оглядываясь.
— Послушайте, — Кларенс, наконец, обрел дар речи. — Вы, наверное, не туда попали.
Маленький рассмеялся дробным смехом. Затем он сразу оборвал его.
— Ваша фамилия Кейтер?
— Да, Кейтер.
Маленький обратился к товарищу.
— Ну вот видишь. Я тебе говорил, что это здесь, а ты спорил. Тебе бы только поспорить.
— Не тяни, — угрюмо проворчал рослый. — Не тяни, берись прямо за дело.
Маленький, не отвечая, прошелся по кухне, рассматривая полки с кастрюлями, плиту и раковину. Он приоткрыл шкафчик, заглянул туда и притворил. Он вел себя, как хозяин, не обращая никакого внимания на ошеломленного репортера.
— Не тяни, — повторил рослый. Он вытащил из карману сигарету, закурил и бросил спичку на пол.
Холодея от страха, Кларенс понял, кем были эти ночные посетители. Бандиты. Гангстеры из шайки Дзаватини.
Ощущение растерянности и собственного бессилия охватило его. Что делать? Каждый из них был вдвое сильнее его. Кинуться к телефону и вызвать полицию? Во-первых, они не позволят ему даже подойти к аппарату. Если бы он это и сделал, они бы успели убить его и скрыться еще до появления полисменов. И затем в комнате Люси и Кэт.
Вспомнив о жене и дочери, Кларенс сжал зубы. От страха за них его собственный испуг несколько уменьшился. Нужно было сделать всё возможное, чтобы бандиты не прошли в ту комнату, чтобы Кэт и Люси не проснулись.
Он сунул руки в карманы и шагнул вперед.
— В чем дело? Что вам нужно?
Маленький усмехнулся.
— Видишь, как торопится, — обратился он к рослому. — Не терпится ему.
Детина со шрамом откашлялся и плюнул на пол.
— Не тяни ты, всю душу вымотаешь.
Он посмотрел на репортера, вдруг высунул язык и захохотал.
Кларенс стоял, сжимая кулаки.
— Ну ладно. — Тот, которого называли Малюткой, сел на стул, заложил ногу за ногу и неторопливо побарабанил пальцами по столу.
— Вы занимались делом Каталони?
— Я, — кивнул Кларенс.
— А потом разговаривали с Бенсоном?
— Да.
— Ну так вот. Вы этим делом больше заниматься не будете.
Кларенс молчал.
— И не будете никуда ходить, — продолжал маленький, — и не будете никому рассказывать о том, что вы знаете.
Кларенс продолжал молчать.
— Поняли?
Кларенс вздохнул. Так вот оно. Уже началось. Он знал, что ставит себя под удар, когда выслушал рассказ Бенсона. Но он не думал, что это начнется так скоро и будет таким беспощадно грубым.
Так как репортер молчал, верзила в кожаной куртке заерзал на стуле.
— Дать ему по морде, что ли?
Маленький захихикал. Он опять впал в свой дешевый шутовской тон.
— Ты уж сразу по морде… — Не может, — он обратился к Кларенсу, — не может полчаса прожить без того, чтобы не дать кому-нибудь по морде… Ну так как же?
— Ну, а если, — с усилием сказал Кларенс. Он понял, что на этот раз они не убьют его. Им нужно было только запугать. — А если я не послушаюсь?
Маленький удивленно свистнул.
— Ого! Тогда…
Он поднялся и подошел к двери в комнату. Кларенс дернулся к нему.
— Спят, — сказал маленький, прислушиваясь. — Спят спокойно. А может случиться несчастье. — Он показал на верзилу. — Он у нас глупый. Начнет с женщиной разговаривать, может повредить что-нибудь.
— Нет, нет! — воскликнул Кларенс. Он готов был пообещать всё, что угодно, лишь бы бандиты не вошли в комнату. — Я не буду никому рассказывать.
— Ну вот и хорошо, — с ласковой издевкой сказал маленький. — Пойдем, Мальчик. — Он взял детину за плечо. — Мистер Кейтер подумает и поймет, что надо с нами согласиться.
Неожиданно он подошел к репортеру и потрепал его по плечу. Кларенс с омерзением отшатнулся.
— Пугливый, — сказал маленький. — Ну пошли.
Бандиты вышли. Кларенс запер за ними дверь и в изнеможении прислонился к стене. Он не ожидал, что это будет так страшно.
Он простоял с минуту, прислушиваясь к тому, как на мостовой зарычал на холостых оборотах мотор и машина двинулась с места. Уехали.
Пошатываясь, он вернулся на кухню. Ощущение покоя и прочности, которое еще полчаса назад исходило от всего начищенного и тщательно вымытого хозяйства Люси, исчезло. Кухня была осквернена.
Он нагнулся и подобрал спичку, брошенную бандитом, затем достал половую тряпку из-под раковины и затер плевок. Пусть Люси ничего не подозревает.
Скрип отворяемой двери заставил его оглянуться. Позади стояла жена в халате, бледная, с горящими глазами и с утюгом в руке.
В течение целой минуты Кларенс смотрел на жену. Затем нервное напряжение, вызванное только что окончившейся сценой, превысило его силы. Глядя на сжатые губы Люси, ее растрепанные волосы и утюг в руке, он отступил на шаг и разразился истерическим смехом.
Он смеялся до тех пор, пока у него не заболел живот Люси усадила его за стол и дала напиться.
— Ты всё слышала? — спросил он, отдышавшись.
Люси кивнула.
— Что же нам делать?
— Немедленно уехать.
Уехать? Кларенс сгорбился и скрестил руки на груди.
Люси запахнула халат и плотнее уселась на стуле.
«Уехать»? Всё в нем возмущалось против такого выхода. Уехать означало предать Бенсона и Каталони, и грузчиков, работающих в порту, которые хотя и не знали его, должны были теперь по каким-то высшим законам морали рассчитывать на его помощь.
«Уехать»! Кларенс сжал голову руками. Он понимал, что именно сейчас, сегодня вечером, десять минут тому назад в жизни его случилось что-то непоправимое. Еще час назад, когда он собирался теми или другими способами бороться против бандитов, он мог считать себя человеком. Но теперь, если он уедет, вся его прошлая жизнь лишается всякого смысла. Зачем было воспитывать дочь, зачем было стараться поступать всегда с людьми порядочно и благородно, если всё это — доброе, порядочное и хорошее — могло быть сразу разрушено посещением двух подлых, грубых и невежественных существ? Кларенс знал: очень часто он кривил душой, давая по приказанию начальника отдела какую-нибудь заведомо ложную информацию в газете, нередко участвовал в кампаниях против прогрессивных профсоюзов или каких-нибудь организаций, которые считались «красными», участвовал, зная, что правда была на другой стороне. Но он, как и большинство его знакомых — интеллигентных людей, — считал, что это неизбежно, и утешал себя тем, что в личной жизни он оставался порядочным и честным. Но теперь и личная честность его была поставлена под удар. Дело дошло до того, что от него требовали стать мерзавцем. Жизнь добралась до того запретного уголка в его сердце, который один только позволял ему считать себя человеком.
«Уехать»! А разве был какой-нибудь другой выход? Он вспомнил две наглые фигуры у себя на кухне. Да, он хотел бороться, и борьба представлялась ему подвигом. Он хотел выступить против сил зла и победить. Но теперь оказалось, что это было слишком страшно. Когда эти силы появились перед ним в виде двух выродков, с которыми нельзя было спорить или обсуждать высокие материи, которые знали только один довод — кулак, нож и револьвер, решимость его поколебалась. Но ведь были люди, которые шли на эту борьбу. Коммунисты, которых судили и прятали в тюрьмы, профсоюзные организаторы из «розовых»…
